Фильм Алена Рене «Ночь и туман» (1955) стал одной из первых документальных картин о лагерях смерти. Тридцатиминутная лента (фильм, судя по всему, специально сделан предельно коротким в силу его психологической «тяжести») построена на фото- и киноматериалах, запечатлевших происходящее в концентрационных лагерях во время Второй мировой войны, а также на закадровом комментарии рассказчика. Девятичасовая кинолента Клода Ланцманна — фильм «Шоа» (1985) представляет собой, несмотря на общность темы, совершенно иного рода фильм: режиссер полностью отказывается от использования кинохроники, обращаясь вместо этого исключительно к воспоминаниям свидетелей. Снимать в 70-80-х годах нечто подобное фильму Рене было совершенно бессмысленно, так как ничего нового такой фильм бы уже не сказал: необходимо было снять качественно иной фильм, который строился бы не на документальной хронике, а на чем-то ином, при этом не менее убедительном.
Отказ от использования музыки и других дополнительных средств эмоционального стимулирования, как это не парадоксально, делает фильм только сильнее: отсутствие этих приемов создает максимальный эффект достоверности и погруженности в процесс беседы. Благодаря этому фильм смотрится гораздо убедительнее той же ленты Рене, где был использована крайне неудачная, совершенно неподходящая музыка, которая, не утихая ни на минуту, сильно раздражает тем, что не дает нам испытать адекватную эмоциональную реакцию на увиденное, сбивая и нарушая атмосферу фильма. Столь же неудачны интонационные всплески рассказчика, ритм и манера повествования которого совершенно не соответствуют серьезности визуального ряда.
Фильм «Шоа» более сильный по воздействию, оказываемому на зрителя, чем «Ночь и туман» благодаря тому, что он через своих героев-рассказчиков говорит о Холокосте как о событии, которое невозможно помыслить и понять. Рене лобовой атакой бьет по эмоциям зрителя, демонстрируя жуткие кадры из хроники, тем самым превращая Холокост в явление, которое можно представить и о котором можно рассказать. Но это ложь. Груда истощенных тел, сталкиваемая бульдозером в канаву – это не есть Холокост. Холокост – это резкий обрыв повествования, когда герой посреди своего рассказа вдруг осознает невозможность передать словами то, что ему пришлось пережить. Слова оказываются неспособны поведать о том, что такое Холокост. Также и кино не может показать, что такое Холокост. Все, что оно может, — это продемонстрировать невозможность этой репрезентации. Рене избирает ошибочный путь, надеясь суметь показать Холокост на экране, а Ланцманн делает именно то, что и должен сделать кинематографист, — показывает невозможность показать Холокост. Зритель «Шоа» таким образом получит о Холокосте большее представление, нежели зритель фильма «Ночь и туман»: если последний будет считать, что он обрел понимание того, что такое Холокост, то первый придет к осознанию того, что ни он, ни кто-либо другой не может вообразить, чем был Холокост. «Это неописуемо. Никто не может себе представить, ЧТО здесь произошло! Бесполезно! Никто не сможет понять. Да и я сам…» — говорит один из героев фильма, выживший в лагере смерти.
Дальнейшее обращение кинематографа к теме ужасов Холокоста представляется бессмысленным. Поэтому приятно удивил тот факт, что в районе четвертого часа ленты «Шоа» режиссер решает оставить описание ужасов концентрационных лагерей и попытаться понять причины того, что тогда происходило: сделать шаг в процессе понимания психологии людей, их мотивов, их страхов, чтобы ответить на вопрос, почему Холокост стал возможен. «Евреи были богаты», «на них приходилось работать», «они повинны в смерти Христа» – так, стоя у церкви, о евреях размышляют старухи-полячки, не знающие моральных запретов в разговоре на эту тему, и потому говорящие то, что думают, обнажая тем самым коллективные представления. Бесспорно, этот фрагмент — один из самых важных в фильме (чего Ланцманн, судя по всему, так и не сумел понять), так как только посредством погружения в вопросы причин человеческой жестокости люди смогут чему-то научиться и избежать катастроф наподобие Холокоста в будущем. Какие бы страшные кадры кинохроники нам не показывали, со сколькими очевидцами нас бы не познакомили – это никогда не сможет перевоспитать человека. Единственное, что можно и стоит делать, так это вслед за Эрихом Фроммом и Теодором Адорно пытаться понять, что рождает в людях жестокость, что вынуждает их испытывать ненависть по отношению к какой-то группе людей (будь то евреи, гомосексуалисты или кто-то еще из числа тех, кто «не как все»). Только поняв эти причины, можно остановить насилие человека по отношению к другому человеку. Страшные картинки и долгие разговоры здесь не помогут.
